Золотая Гвардия. Владас Гарастас!

Одна цивильная центральная улица — и целая коллекция советских панельных пятиэтажек.
Но пообщаться с Владасом ГАРАСТАСОМ мы договорились именно там. Легендарный тренер даже предложил встретить меня на вокзале. Надо ли говорить, что на протяжении всей дороги от Вильнюса я испытывал душевный трепет?
Википедия дает полное изложение славной биографии Владаса, к которому его знаменитые ученики Сабонис, Хомичюс, Куртинайтис и Ко обращались именно так — по имени. Или просто — Тренер. В одном из интервью Вальдемарас Хомичюс рассказывал, как, обратившись по привычке подобным образом к Александру Гомельскому, вызвал гнев главного тренера сборной СССР.
Александра Яковлевича я тоже вспоминаю по дороге в Каунас. Знаменитые суперсерии восьмидесятых ЦСКА — “Жальгирис” навсегда вошли в историю советского (да и европейского) баскетбола. Московский клуб — по сути, сборная СССР — против команды скромного областного центра, население которого сопоставимо с подмосковным Подольском. Почему-то кажется, что каунасские интерьеры Гомельский должен был непременно использовать в педагогических целях. Взять тот же вокзал. Не знаю, каким он был три с лишним десятка лет назад, но милый колорит сохранился и поныне. Одноэтажный деревянный домик, в который упирается 12-й путь, свидетельствует о патриархальности царящих здесь устоев. Крытая шифером крыша, кирпичная труба, крыльцо с ленивой собакой на нем... Кажется, вот-вот из-за угла покажется и петух, который ежедневно, часа в четыре утра, должен оглашать привокзальную площадь бодрящим “кукареку”. Или в пять, Александр Яковлевич?
Нет, не должен был смолчать полковник наполеоновского роста, просто обязан был пристыдить своих армейцев. Дескать, смотрите, куда приехали. Это ж деревня! И не дай бог вы местным колхозникам проиграете... Хотя, конечно, все было не так просто. “Жальгирис” в восьмидесятых считался командой фантастической, практически сборной самой баскетбольной советской республики, в которой почему-то не играл феноменальный Шарунас Марчюленис. А какие здесь зрители!.. Нет, в этом противостоянии все было неоднозначно, и огромная страна разделилась в своих симпатиях. “Красные” против “бело-зеленых” — вам кто больше нравился?
Тренер Владас ждет меня на перроне, и я не могу удержаться от вопроса об одноэтажном домике с потенциальным петухом. Гарастас пожимает плечами: “Понятия не имею, я уже лет десять никуда из Каунаса не выезжал”. Замечаю, что он хорошо выглядит для своих 87 лет. Собеседник грустно улыбается: “Как раз сегодня у меня визит к врачу, что-то почки стали беспокоить”. И тут же бросает взгляд на часы: “У нас не так уж и много времени. Сейчас отправимся в федерацию, там и поговорим”.
Едем по Каунасу. Гарастас указывает на трехэтажное здание справа: “В этом общежитии я жил, будучи студентом”. Когда удается рассмотреть домик с фасада, он оказывается совсем крошечным. И я снова чувствую себя не минским, а Гомельским. Все у них здесь как будто бы специально маленькое. Наверное, чтобы подчеркнуть важность победы над столицей СССР.
С Гомельским я общался только раз в жизни, но то интервью запомнил надолго. Хотя бы потому, что на второй минуте общения он назвал меня наглецом, а на третьей признался почему: “Вы слишком похожи на меня”. Надо будет обязательно спросить, как они общались — интеллигентный Гарастас и эмоциональный, не знающий препятствий на своем пути Александр Яковлевич.
Вообще-то странно, что штаб- квартира Литовской федерации баскетбола находится не в столице, а во втором по величине городе страны. Пусть даже и на родине легендарного “Жальгириса”. Будто бы читая мои мысли, Владас замечает: “Конечно, федерация раньше была в Вильнюсе, но, когда мне удалось уговорить Сабониса стать председателем, она переехала в Каунас”. — “Ага, а когда надо собрать бюро или исполком, то все приходят к Арвидасу домой, чтобы ему было удобнее?” “Нет, — улыбается Гарастас. — Он приходит сам, хотя не скажу, что бывает часто”.
Утром в офисе немного народа, и поэтому мы идем в зал заседаний. “Вам кофе с молоком?” — спрашивает любезная секретарша. Пока несут, оглядываюсь по сторонам. В нагромождении трофеев на стеллаже мощными габаритами выделяется один — каюсь, вначале я принял его за Межконтинентальный кубок, привезенный “Жальгирисом” из Аргентины в 1986-м. Ан нет: этот наш, с турнира памяти Владимира Рыженкова — само собой, за первое место. Прямо-таки Сабонис в окружении Хомичюсов и Марчюленисов.
Хочу поделиться своим наблюдением с Гарастасом и с изумлением ловлю на себе взгляд Сабониса настоящего. Живого, из плоти и крови. Президент федерации делает из дверного проема два больших шага навстречу — улыбается и протягивает ладонь, в которой, конечно, моя утопает. “Что, опять будут в интервью спрашивать, сколько пьют баскетболисты?” — не переставая улыбаться, Арвидас обращается к своему тренеру. И уходит. Я хочу сказать ему что-то вслед, но Гарастас отрицательно качает головой: “Нет, интервью он уже давно не дает”.
Хорошо, что дает Гарастас. Я проведу с ним полтора чудесных часа до начала исполкома. Ведь зачем-то же Сабонис пришел сегодня на работу.

— О людях, родившихся до войны, у нас говорят так: “Они еще немцев видели”.
— Я тоже видел. Жил в маленьком городе Биржай, это север Литвы, недалеко от границы с Латвией. В 1938-м, в шесть лет, начал посещать школу, а на следующий год немцы напали на Польшу. С другой стороны двинулся Советский Союз. В 1940-м у нас появилась Красная армия, а в 1941-м, уже через неделю после начала войны, пришли немцы. Но мы как-то особенно не чувствовали их пребывания. Только в июле 1944-го, когда началось наступление, мы эту войну ощутили. Снаряд “Катюши” попал в дом моего деда — и наша семья оказалась на улице.
Когда пришла Красная армия, была объявлена мобилизация для мужчин, родившихся с 1899 по 1926 год. В 90 километрах от нас находился Шяуляй — всех отправили туда. Домой не вернулся никто. Другая часть мужчин ушла в леса. И держалась там до 1950 года.

— Как поступил ваш отец?
— Тоже ушел. Вскоре получил задание пойти и убить одного литовца. Отказался: “За что, он ведь хороший человек”. После этого был вынужден скрываться у брата. Когда объявили амнистию для “лесных братьев”, вернулся домой. Был призван в действующую армию, с которой дошел до Японии. Я представляю, как сложно было нашим дедам, им все время надо было делать выбор.
Нам жилось проще. Ходи в школу да учись. До нее, правда, было десять километров, но я эту проблему решил — бегал туда и обратно. Может, поэтому потом удалось установить юношеские рекорды Литвы сразу на нескольких дистанциях — от 110 метров с барьерами до 1500.
В 1952-м поступил в институт физкультуры. Занимался легкой атлетикой, плаванием и баскетболом. И постепенно влюбился в эту игру, попал в первую сборную института, где играли одни мастера.

— В комсомол вступили?
— Пришлось, иначе было нельзя. Наш комсорг пришел в класс и сказал: “Пиши заявление”. — “Не хочу”. — “Надо!” У нас так весь класс сделал. С партией была такая же история. Чтобы ездить за границу, нужно было стать членом КПСС.

— Ностальгия осталась по СССР?
— Нет, теперь о нем уже не думаю. Что касается баскетбольного чемпионата, то он был весьма приличного уровня. Взять хотя бы ваш минский РТИ. Очень хорошая команда, с ней всегда было трудно соперничать. Белорусы грамотно защищались и имели какой-то железный характер. Вообще не признавали авторитетов.
Когда в 1979-м пришел тренировать “Жальгирис”, мне намекнули, что РТИ для нас очень неудобный соперник. Я впоследствии в этом убедился. Шукшин, Гузик, Попков. Видите, помню этих ребят, отличные мастера. Такой команды теперь у вас нет.
В высшей лиге чемпионата СССР команд-подарков в принципе не было. Москва — это ЦСКА и “Динамо”. Киев — “Строитель” и СКА. Ленинградский “Спартак”. Тбилиси — “Динамо”. Латвия — ВЭФ, Эстония — “Калев”. “Статиба” из Вильнюса. В Ташкенте команда хорошая была.

— Игрок гандбольной “Невы” из Ленинграда Сергей Рыбаков признался в интервью, что своим названием команда обязана славному городу Каунасу. Изначально она носила имя завода “Большевик”, однако, приезжая к вам на союзные туры, ребята постоянно слышали с трибун: “Бей большевиков!”. Пришлось переименоваться.
— Вполне возможно. Но у литовцев были для этого основания. В 1941 году началось их выселение в Сибирь. Зачастую хватало одного доноса, что кто-то слушает радио BBC. Депортация продолжалась и после войны. Хотя при царе у нас было то же самое. Старая привычка.
Но вообще к нам все любили ездить на турниры. Сами знаете, советский Запад. Каунас тогда считался закрытым городом, и попасть сюда было не так-то просто. Если у кого-то была родня за рубежом, то им сюда приезжать не разрешали, приходилось встречаться в Вильнюсе. Более или менее свободно стало только при Горбачеве.

— Но вам, литовцам — жителям закрытого и хорошо снабжаемого города, наверное, не очень комфортно было отправляться на длительные выезды в другие республики Советского Союза.
— Как-то тур проходил в Куйбышеве. Нас собрали, и секретарь местного горкома торжественно объявил: “Ребята, сегодня на обед будет мясо!” Мы лишь переглянулись... Дальше. Идем по площади, через нее протянулась огромная очередь, упирающаяся в цистерну. Подходим узнать, что там выбросили — так раньше называли дефицит, которым торговля решила поделиться с простым народом. Оказалось, подсолнечное масло. Оно тоже было в этом городе дефицитом!
Все советские города были похожи друг на друга. В одном в гастрономах мяса нет, продаются только кости. В другом в магазинах вообще ничего нет — прилавки заставлены консервами с морской капустой. В третьем зашли пообедать. А обеда нет.

— Как так?
— Не знаю. Официантка ответила, что нет продуктов. Но — “приходите завтра, мы вам приготовим обед”. Кстати, это был Минск. 200 километров от Вильнюса.
О, я же еще приезжал в Мозырь вместе с юношеской сборной! Там ночью продавали молоко. В ожидании молоковоза жители занимали очередь с бидонами. Как такое могло быть в стране, где все хозяйства перевыполняли пятилетний план, не понимаю. В новостях по телевизору постоянно рассказывали о переполненных закромах родины. Но до магазинов все это богатство почему-то не доезжало. А в Литве было все — но только под прилавком. Для своих.

— То есть русскоговорящий человек топал мимо?
— У меня был случай. Предупреждаю, будет некультурное слово, но без него не обойтись. Центральная улица нашего города называется Лайсвес-аллея. И вот как-то подходит ко мне человек. Спрашивает на русском, как пройти по такому-то адресу. Не зная, где это, задумываюсь. Не успеваю ответить, он меня опережает: “Х... с тебя я что-то получу!” Разворачивается и уходит. Человек не дал даже пару секунд на раздумья и уже был готов к тому, что ему не помогут.

— Литовцам тоже иногда русских не понять. Ваш помощник по сборной СССР Зураб Хромаев рассказывал, как на чемпионате Европы 1989 года Гомельский с трибуны присылал ему записки с указанием стратегии и замен.
— Да, такое было, роль курьера выполнял его сын Кирилл. Это вполне в духе Александра Яковлевича. Хотя он тогда уже не имел отношения к сборной, но в глубине души считал, видимо, наоборот. В Америке в 1990-м проходили Игры доброй воли, первый матч — с хозяевами. Скажу честно, вначале я думал, что мы получим от них очков двадцать как минимум. Американцы намеревались взять реванш за Олимпиаду-88 и собрали в сборную самых сильных студентов страны. А у нас в составе ни одного литовца!
Первый тайм, который мы выиграли, Гомельский просидел на трибуне. Во втором, смотрю, кто-то кричит у нас на скамейке. Он уже туда перебрался. А когда до конца матча осталась минута, и мы вели девять очков, соперник взял тайм-аут. Гомельский встал и начал что-то объяснять игрокам. Представляете? Ладно, о покойных или хорошо, или ничего. Я бы о нем много рассказал — на целую книгу.

— Каким человеком был Гомельский?
— Умным, это надо признать. Нахальным. Хорошим организатором. Обладал даром убеждения — это отличное качество для тренера. Легко мог доказать любому, что сейчас за окном не день, а ночь. Начал тренировать рижский СКА — сделал его трехкратным чемпионом страны и столько же раз одержал победу в Кубке европейских чемпионов.
Гомельский был сложным человеком, но меня любил. Могу сказать, откуда это пошло. На Олимпиаде-80 советская сборная под руководством Гомельского в отсутствие американцев заняла третье место. И всех тренеров команд высшей лиги собрали вместе.
Для обсуждения допущенных ошибок и соответствующих выводов. И началось... Помню выступление Боженара — тренера киевского СКА. Его называли Божий Дар — удивительный был человек. Так вот этот Дар так напал на Гомельского, что я подумал: хана Александру Яковлевичу, не устоит он.
Кондрашин тоже не промолчал: “Мы оградили себя от остального мира китайской стеной, никуда не выезжаем, отсюда и результат”. Тренер “Спартака” был прав: с 1976 года до 1980-го мы никуда не могли выехать. Пределом мечтаний для “Жальгириса” виделась Польша. Все это делалось по инициативе Гомельского, объявившего во всеуслышание: “Игрок должен рваться в сборную, и только оттуда он может куда-то уехать”. Это же касалось и судей. По сути, Гомельский решал, кто из них получит право обслуживать международные матчи. Понимаете, каким дополнительным оружием он обладал?
Доходит очередь до меня. Я встаю и говорю, что Гомельский ни в чем не виноват. На последних секундах матча с командой Италии центровой Владимир Ткаченко промахнулся из-под щита, и сборная СССР не вышла в финал именно из-за этого. Если бы Ткаченко забросил, все было бы нормально.
На лице Гомельского отразилось сильнейшее удивление. Он аж развернулся на 180 градусов — чтобы лучше разглядеть малоизвестного тогда тренера из Литвы, который провел лишь один сезон у руля “Жальгириса”. В тот момент я получил у него оценку десять баллов.

— Мудрый поступок.
— Сказал, что думал. Гомельский тогда, кстати, остался на своем месте. Не из-за меня, конечно. Думаю, во многом потому, что был в хороших отношениях с высоким начальником из ЦК КПСС, отвечавшим за культуру и спорт в стране.

— Не завидую я Боженару.
— Тот сыграл на опережение. Приехал в Москву, позвонил в дверь, а когда в проеме показался Гомельский, Божий Дар встал на колени, взял его руку и начал целовать: “Прости меня, папа, прости!” Вот такого я понять не могу.

— ЦСКА Гомельского мог призвать практически любого советского баскетболиста, тогда как у “Жальгириса” таких возможностей не было. Вам даже не разрешили пригласить Валерия Тихоненко, хотя он был не против переезда в Каунас.
— “Надо играть своими доморощенными игроками”, — сказали мне в литовском Спорткомитете.

— Почему же они не поспособствовали усилению клуба Шарунасом Марчюленисом, который родился в Каунасе, но играл за вильнюсскую “Статибу”?
— О, тут другая история. Меня обманули, да и его тоже. Он хотел играть за “Жальгирис”. Но был у нас один тренер, у жены которого тренировался Шарунас. Он сказал, чтобы я не беспокоился, мол, Марчюленис поступит в наш институт физкультуры и останется в Каунасе. И вдруг тот уезжает в Вильнюс и начинает учиться в университете.
В 1987-м на чемпионате Европы в Афинах я был консультантом Гомельского. В последний день первенства отмечали день рождения Шарунаса. Я попросил его ответить лишь на один вопрос: говорил ли ему кто-нибудь, что ему открыта дорога в наш институт физкультуры. Он ответил, что никто даже не заводил с ним разговор об этом. А секрет был прост: сын того тренера потом тоже играл в “Статибе” вместе с Марчюленисом.

— Никогда нельзя надеяться на других.
— Потом я стал умнее. Раньше был наивным и думал, что все стараются мне помочь. Где-то прочитал: доверять надо только двум людям — себе и еще раз себе. Золотые слова. Не верь никому!

— Советскому тренеру всегда было непросто контролировать своих воспитанников в свободное от тренировок время.
— Я следовал такому графику: две недели мы тренируемся дома, потом две недели где-то еще. Самое опасное место — Каунас. Был у нас ресторан “Зеленая гора”. И, конечно, всегда имелись люди, которые делились информацией, где бывают мои игроки. Как-то раздается звонок: “Мы видели вечером Висоцкаса!” Не самый выдающийся игрок, но я его вызываю, и он говорит: “Да я просто зашел поужинать”.
А в тот вечер гандбольная команда “Гранитас” праздновала день рождения одного из ребят. Двадцать здоровенных мужиков сидели, пили, шумели, ни в чем себе не отказывали. Но на них почему-то никто не обратил внимания. А несчастный Висоцкас тут же был замечен.
Хорошим оружием против нарушений режима были билеты. Наш “Спортхалле” вмещал не так много зрителей, и команда получала сто штук, которые распределял я. За них в Каунасе можно было получить что угодно, и если кому-то из ребят вместо четырех билетов доставалось только два, это считалось настоящей трагедией.
Я не делал, как другие тренеры. Мол, если вчера был пьяный, то сегодня на игру выпускать не буду. Нет уж, в таком случае будешь носиться с первой до последней минуты. Если умеешь пить и играть, то ради бога. Но если не можешь совмещать — пей молоко.

— Но как не пить, если благодарные болельщики искушают...
— Опять вернемся к гандболу. Капитан нашего “Гранитаса” как-то сказал мне: “Если я буду в Каунасе идти по Лайсвес-аллее от собора до почты и выпивать с каждым встречным болельщиком по сто граммов, то к концу дороги во мне будет полтора литра водки”. Так устроены болельщики: им хочется выпить с известным человеком, чтобы назавтра рассказать об этом друзьям. Но я говорил своим: “Зачем вы даете людям возможность говорить о себе такое, ведь они же обязательно что-то придумают, а другие перескажут — и в конце вообще появится целая история”.
В прошлом году у меня брала интервью одна женщина. И она обронила: “Ваши ученики так много пили…” Я ей ответил: “Значит, другие пили еще больше, если именно мы стали чемпионами Советского Союза”. Ну как я ей могу что-то доказать? Мне надо было рассказать распорядок обычного дня нашей команды? С 8 до 9 утра у нас зарядка — довольно насыщенная, по сути, первая тренировка. С 11 до 13 работали над техникой. Скажем, один против одного на одну корзину или на всю площадку. Проводили целые турниры, призом в которых была баночка икры. Считаю, хороший стимул.
А вечером у нас двухчасовая командная тренировка. Приличная нагрузка, после которой по идее хотелось бы отдохнуть. Но будет неправильно сказать, что все так и делали. Знаю, что на сборах национальной команды у Гомельского Белостенный и Ткаченко умудрялись за ночь уговорить ящик шампанского.

— Кто был главным нарушителем режима в вашей команде?
— Йовайша и Арлаускас. Последнего я потом снял с должности капитана и отдал повязку Хомичюсу. Они, правда, позже исправились. Висоцкаса обещал отправить в Афганистан. Куртинайтис тоже был любителем хорошо провести время. Однажды выпивал три дня и пришел на тренировку весь желтый. Я попросил врача, и он с ним правильно поговорил. Мол, ты как никогда близок к тому, чтобы… Ну вы понимаете. Римас — парень сообразительный, сразу сделал выводы. Удалось нам его отучить.

— Были такие, кто совсем не пил?
— Хомичюс. Работал как зверь, другого такого пахаря не знаю. Иду на тренировку, жду возле входа, когда все соберутся. И вдруг вбегает взмыленный Вальдемарас — оказывается, он пробежал перед занятием трехкилометровый кросс в свинцовом десятикилограммовом жилете. Я специально завел такие в команде, чтобы избавиться от упражнений со штангой, которая убивает позвоночник.

— В 1980-м Хомичюса задержали в аэропорту Шереметьево при попытке провезти килограмм икры.
— Расскажу, как все было. Мы летели в Италию из Шереметьева, в четыре часа утра было еще безлюдно, только наша команда. Я всегда шел последним и видел всю картину. Вальдемарас нагнулся к своей сумке, и из-под полы его пиджака выглянула банка икры. И тут же двое таможенников к нему — повели в комнату на досмотр.
А у нас самолет — ждать не будет. Пошел выручать. А там уже произошли некоторые события. Говорю этим таможенникам: “Ребята, что тут страшного, отпустите спортсмена. А икру, если хотите, заберите”. Один не против, а другой наотрез: “Он мне руку ломал!” Я посмотрел на Вальдемараса. Он сказал, что его обыскали и нашли доллары, поэтому руку пришлось выкрутить, а валюту съесть.

— Все-таки непьющие тоже могут быть интересными людьми!
— Как вы понимаете, вся эта история вышла наружу. И когда мы вернулись, в Вильнюсе, который, прямо скажем, не питал особенной любви к нашему “Жальгирису”, потребовали для Хомичюса самого сурового наказания — отлучить от баскетбола пожизненно.

— Жестоко.
— Надо было сыграть на опережение, и мы быстренько провели в “Жальгирисе” собрание. Приняли решение об условной дисквалификации Вальдемараса на пять лет. Второй раз не будешь же дисквалифицировать человека, верно?

— Эх, не про то фильм сняли... Вы, к слову, тоже могли бы стать героями литовской версии “Движения вверх”. В 1992 году в полуфинале Олимпиады в Барселоне сборная Литвы играла против “Dream Team” — легендарной команды США, куда вошли лучшие профессионалы НБА. Отнюдь не коллектив студентов, которых советские баскетболисты обыграли в олимпийских финалах 1972 и 1988 годов. Каково было вам сидеть на скамейке и наблюдать за избиением своих ребят? 
— Вы же помните, мы играли тогда вторым составом. Отдавали отчет, что в борьбе с Майклом Джорданом и компанией у нас просто нет шансов. Надо было сберечь энергию на поединок со сборной СНГ за бронзовые медали. Ребята сами так захотели. После того матча на нас налетели журналисты: да как вы могли проиграть с разницей в 51 очко? Да и вообще: кто, если не литовцы, могли бы оказать американцам сопротивление?
Но это была не самая большая проблема. На групповой стадии мы тоже играли со сборной СНГ. Перед этим поединком ко мне подошел Куртинайтис: “Тренер, а вы знаете, что о вас говорят в Каунасе? Что вы отдадите игру русским за два миллиона”.

— Долларов?
— Наверное, не рублей. И вот представьте мое состояние перед этим матчем. В первом тайме мы вели, а затем очень плохо начали действовать наши ведущие мастера Сабонис и Марчюленис. Их надо бы заменить, но я боюсь! Держу в голове разговор с Куртом. Ведь потом меня будет легко обвинить — вот, Гарастас специально убрал лидеров.
И я оставил их играть до конца. Сборная СНГ победила. Ух, что творилось в нашей раздевалке... Я не мог зайти туда пятнадцать минут. Боялся! Об этом не хочется говорить, но так было.
Потом собрался с силами, открыл дверь. Там почти драка. Все смотрят на меня. Говорю: “Ребята, не вините себя, этот матч проиграл я”. Потом слово взял Марчюленис. И сказал, что если бы в НБА после каждого матча игроки дрались друг с другом, то скоро все оказались бы в сумасшедшем доме. И как-то постепенно все эмоции сошли на нет.
В матче за бронзу снова встретились со сборной СНГ. Во втором тайме поставили “зону” 1-3-1, и соперники ничего не смогли с ней сделать.

— Два миллиона, выходит, вы так и не получили.
— Нет. Но ведь кто-то же придумал эту историю с деньгами. Меня не хотели видеть тренером литовской сборной — из-за того, что я работал в сборной СССР. Мол, Гарастас целовал жопу Москве, поэтому в новой Литве он нам не нужен. Но игроки решили, чтобы их тренером был именно я. Мне позвонил Хомичюс, мы разговаривали минут десять, и он спросил: “Тренер, так вы будете с нами?” И я ответил: “Парни, где вы, там и я”.

— В 1996-м сборная Литвы снова встретилась с “Dream Team” и уступила уже достойно — 82:104.
— Да, мы проиграли меньше всех. После той игры я пошел в супермаркет, хотел купить что-то домой внукам. Продавщица спросила, откуда я. “Из Литвы? О, так вы хорошо играете в баскетбол!”
Американцы — своеобразные люди. Они хотят всегда побеждать как можно с бульшим отрывом. Не так, как у нас, — выигрываешь и думаешь, что не стоит разгоняться слишком сильно, а то обидишь людей. Там же такого нет. Вышел — и дави до самого конца, предела нет. Будут бить и лежачего. Но нас не так-то легко растоптать, им не удалось.

— Недавно вам исполнилось 87 лет. Ученики не забывают поздравлять?
— На 85-летие Сабонис вручил бюст, который хорошо подходит для надгробия. (Улыбается.) Тогда же телевизионщики сделали фильм на семьдесят минут. Понятно, каждый год ребята звонят.

— Пенсия у вас хорошая?
— Обыкновенная. Мой рабочий стаж, правда, шестьдесят лет, не знаю, имеет ли кто-нибудь в Каунасе такой же. Он помогает, так что не голодаю.

— У вас же государство платит стипендии олимпийским героям.
— Только спортсменам. Тренеры нужны лишь тогда, когда надо найти виновного в поражении. Нас немного, как-то обратились... Но нам ответили, что в стране для нас нет денег.
“Но давайте уже заканчивать, у меня скоро врач”, — смотрит на часы Владас. Мы выходим в приемную и в ожидании такси устремляем взгляды на большой экран. Там крутят хронику лучших матчей НБА. Как будто специально — с Майклом Джорданом. “Вы спрашивали, что я чувствовал, когда “Dream Team” первого созыва громила нас в 92-м. Так вот я получал огромное удовольствие от игры этих мастеров. Наяву видел, каким должен быть баскетбол, и это, поверьте, огромное счастье для любого тренера в мире. Пусть даже ты тренер проигравшей команды”, — Гарастас внимательно следит за действиями Джордана и, кажется, заново переживает лучшие минуты своей жизни. А за стеклом покинутого нами конференц-зала начинается заседание дюжины двухметровых мужчин из маленькой страны, которую до сих пор не так-то просто растоптать даже великим мастерам НБА.




Читать полностью: https://www.pressball.by/articles/autor/shurko/104315